Бушевала гроза в эту страшную ночь,
Друг погиб, и ему не сумел я помочь,
Пред глазами стоит окровавленный лик,
Лишь вчера восемнадцати лет он достиг.
Ветер в ивах стонал мне: «Спасайся, беги!»
Завтра тело найдут у туманной реки,
Как печален оборванной жизни финал,
Но в ту ночь о проклятии я правду узнал.
Было это давно. Не желая нам зла,
Возле города старая ведьма жила,
Собирала коренья, траву и росу,
И стоял ее дом на отшибе, в лесу.
Не творила она ни заклятий, ни бед,
Только дети камнями кидались ей вслед.
И боялись ее – что тут можно сказать,
Так боятся всего, что не в силах понять.
Но однажды решили большие чины –
Слуги дьявола в городе нам не нужны!
Арестуйте ее, и пускай на заре
Эта чертова ведьма пылает в костре.
Я не видел того, но я слышу сейчас
Истязаемой ведьмы пронзительный глас,
Ее вопли пробудят меня ото сна,
Умирая в огне, прокляла нас она.
И проклятье живет: за грехи прошлых дней
Мы расплатимся кровью шестерки детей,
Лишь исполнится им восемнадцать, тогда
Поселится в их доме навеки беда.
Сколько их доживают последние дни?
Знаком ведьмы отмечены были они.
Говорили, что так показал Сатана
День, когда из огня возродится она.
Я все видел. Я был там. При полной луне
Друг мой Гарольд взял нож и ушел в тишине,
И дрожали навстречу ему зеркала,
Отражая присутствие страшного зла.
Да простит меня бог, я не смог удержать
Его руку. На лбу обозначив печать,
Нож вонзил себе в горло он, мертвым упал,
И под грома раскаты я прочь убежал.
И с тех пор я не знаю покоя и сна,
Будет ночь, и меня вдруг разыщет она,
Знак «Одиннадцать» дланью начертит на лбу,
И меня похоронят в закрытом гробу.
Был последний год века, искрился апрель,
Птицы пели весны торжествуя свирель,
Но поныне, мне кажется, слышен для всех
Старой ведьмы глухой, торжествующий смех.
