ТЕМА: Книги,статьи,журналы,рассказы.Все,что помогает нам

посмотрите фильм - начало - мне понравился, интересный сюжет, о мире снов...

Папин подарок .

Видел как-то в автобусе такой случай. Зашли на остановке девушка молодая и мальчик трех лет: мама и сын. Сели недалеко от меня. Мальчик в окно смотрит, пальцем по стеклу водит.

- Ма, смотри, как у папы машина!
Пацан еще так прикольно говорил, совсем по-детски, шепелявил и трещал.
- Ма, а это папина машина?
- Нет, это другого дяди машина.
- А почему в ней тетя?
Мама улыбается.
- Значит, это тетина машина.
- А где папина машина?
- В гараже.
Пауза секунд на тридцать – дети, наверное, на большее не способны.
- Мама, а когда папа придет?
- Папа работает. Ему некогда.
- И ночью тоже работает?
- И ночью тоже.
- Так он что ли совсем не спит?
- Конечно, спит. Все спят.
- Тогда почему он с тобой не спит?
- Папа занят.
- Мама, давай найдем папу. Я по папе соскучился. Мама, а ты по папе соскучилась?
- Женечка, папа уже не придет. Папа нашел другую тетю.
- Мама!

И тут сидящий впереди парень лет двадцати пяти оборачивается к мальчику.
- Братишка, так тебя Женей зовут?
Растерянный и собравший личико в гримасу предстоящего рева пацаненок недоверчиво смотрит на парня, прижимается к своей матери и тихо так:
- Меня Женя зовут.
Парень радостно усмехается и протягивает большую ладонь со сбитыми костяшками пальцев:
- Тогда привет! Меня Дима зовут.
Маленький Женя прижимает кулачки в груди и испуганно смотрит на руки нового знакомого.
- А я тебя, братишка, все искал. Мы с твоим папой вместе работаем. Вот, видишь, – он протягивает мальчишке левую ладонь, где на костяшках совсем свежие рубцы, – я поранился, и он вместо меня работает. Он по тебе очень соскучился, только у нас тетка-начальница злая, не отпускает его. Он дал мне твой адрес, просил подарок передать, только я адрес потерял. Уж извини, Женек, так получилось. Ты на меня не сердишься?
Мальчик с интересом смотрит на нового знакомого, пинает ногами спинку переднего сиденья.
- А где подарок? — застенчиво и тихо спрашивает он.
- Вот, держи, – парень протягивает глянцевый журнал с автомобилями.
Женя хватает и прижимает к груди журнал.
Парень встает и, раздвигая помертвевших пассажиров широкими плечами, пробирается к выходу.
- Пока, Женек! – уже от выхода кричит он пацаненку.
Женек, уже увлеченный журналом, рассеянно ищет Диму глазами и машет ему рукой. На глазах у молодой мамы слезы. Мама с малышом вышли раньше меня на остановки три, он крепко держал папин подарок и уже болтал с мамой о всяких глупостях.

Источник: неизвестен

СРОЧНО НУЖНА БАБУШКА !
Всему виной кошмарное стечение обстоятельств. Эти двое, мама с маленькой дочуркой, выскочили из-за угла как чёрт из табакерки. Спешили на автобус, который вот-вот должен был отойти. Двухгодовалый чёрный стаффордширский терьер оказался на пути ребёнка. Девочка с разбегу запнулась и упала на собаку, которая в мгновение ока превратилась из милого домашнего любимца в сущего дьявола. Мать девочки истошно закричала и схватила голову собаки, вцепившейся в плечо дочери, пытаясь оторвать её от ребёнка. Тогда страшный зверь бросил одну жертву и стал хватать за руки другую.
Потом свидетели будут говорить, что хозяйка собаки, пожилая седая женщина, равнодушно взирала на происходящее. Таисия действительно ничего не предпринимала. На неё напал какой-то ступор. Видимо, сознание от ужаса на секунды отключилось. Помнит Таисия только то, как стали ватными ноги, зашумело в ушах, а глаза затянуло липкой белой пеленой. Глухо, словно издалека, слышала она крики женщины, ребёнка и прохожих.
Спасение пришло тоже случайно. Рядом оказался мужчина, который много лет работал в питомнике со служебными собаками.
Таисия очнулась от резкого запаха нашатыря. Молоденькая медсестра хлопала её ладошкой по лицу. По асфальту разлилось кровавое пятно. Собака была привязана к дереву неподалёку и в недоумении смотрела по сторонам, словно не понимала, что же тут только что произошло.

Терьера звали Стендаль. Его подарили сыну Таисии на 17-летие школьные приятели. Говорили, что нашли на помойке. Думали, дворняга. Друзья знали, как давно Андрей хотел собаку, и надеялись, что на день рождения мама позволит оставить подарок. Таисия глянула на жалкий слепой комочек и подумала: «Без мамки сдохнет. Слишком мал». И равнодушно бросила:
– Ладно, пускай живёт.
И щенок, как будто услышав напутствие, не только выжил, но и вырос крупным, здоровым псом. Сколько надежд и планов у Андрея было связано с собакой! Он даже регулярно занимался с ней у кинолога. Все планы рухнули, когда после окончания школы Андрей не добрал один балл для поступления в престижный вуз. Не поздно было перекинуть документы в другое место, но парень категорически отказался. Упёртый был. Решительно пошёл в военкомат, заранее побрившись наголо.
Прощаясь с матерью на перроне, он умолял не выбрасывать собаку и не отдавать никому.
– Мам, Стен хороший, умный. Тебе же с ним спокойнее будет. Дождитесь меня.
Таисию и просить не надо было. За год она сильно привязалась к собаке. Да и страшно остаться одной в опустевшей квартире. Стендаль временно заменил ей сына. Она сама готова была охранять его от кого угодно.
Вернулся Андрей через полгода. В цинковом гробу.
Бабой Тасей её стали называть в детском хирургическом отделении городской травматологии, куда она регулярно наведывалась после трагедии с девочкой, покусанной её собакой. Нестарая ещё женщина, чуть за сорок, она сильно сдала после потери единственного сына. Обметавшая волосы седина добавляла ей лет пятнадцать. Знакомые перестали узнавать её, встречая случайно на улице.
Следователь, который вёл дело, сообщил, что оно приостановлено до времени, когда пострадавшая мать девочки сможет написать заявление, дать показания и лично присутствовать в суде. Тогда Таисия набралась духу и спросила его, в какой больнице находится потерпевшая девчушка.
Накануне она сходила в церковь, чего раньше с ней не бывало. Даже сына не отпевала – советское воспитание. Впервые Таисия, растерянно озираясь, поставила у иконы две свечки за здравие Ольги и Юлии. Жить с камнем вины становилось невмоготу.
С санитарками в стационаре была напряжёнка. Поэтому Таисия, уволившись с завода, на котором уже выработала вредный стаж, устроилась в стационар санитаркой. В зарплате, конечно, потеряла. «Ничего, – думала она, таская вёдра и вдыхая запах разведённой в воде хлорки, – нам со Стенкой много не надо. Доживём худо-бедно до пенсии. Зато Юлечка будет под присмотром. Мать ещё бог знает когда поднимется. А пока я рядом буду, пригляжу за малышкой».
Дома Стендаль, нервно подпрыгивая, встречал хозяйку у порога и, не дав ей даже опомниться, стремглав летел на улицу. Ещё бы! Только раз в сутки он имел возможность справить нужду и размять лапы на прогулке. Гораздо легче было привыкнуть к одноразовой кормёжке. Прогулка с собакой была короткой. Таисия наливала воду в миску, накладывала корм – и бегом обратно в больницу. Ночевала там же, на старом топчанчике в кладовке для инвентаря.
Первым делом заглядывала в палату к Юлечке, меняла цветы на тумбочке у кровати. С ними гулкая холодная больничная палата казалась уютнее. Девочка безмятежно спала. Рваные раны на плече и щеке заживали медленно. От лечащего врача баба Тася узнала, что нужна будет ещё одна операция, а потом, возможно, ещё одна – косметическая. А вот вернётся ли к малышке способность разговаривать, не знал никто. Слишком сильный стресс пережил ребёнок.
Порой, замечая, как Юлечка тоскливо бросает взгляд то на дверь, то на окошко, баба Тася успокаивала:
– Придёт к тебе мамочка. Вот подлечится и придёт. И ты поправляйся, детка.
Щёчки девочки розовели. Она улыбалась бабе Тасе одними глазами. Всегда узнавала и радовалась её приходу. С удовольствием слушала сказки и стишки, которые та шёпотом читала ей на ушко. Таисия помнила их великое множество ещё с тех пор, как нянчила маленького Андрюшку.
Мучительно засосало под сердцем, когда, проходя с полным ведром, Таисия увидела невысокую бледную женщину, которая в сопровождении лечащего врача торопливо зашла в палату Юленьки. Она совсем не помнила лица той женщины, но не узнать её было невозможно. Слишком мать и дочь были похожи.
Таисия с ведром прошмыгнула в кладовку, присела на топчанчик и, покачиваясь взад-вперёд, приговаривала шепотом:
– Вот и всё. Даже попрощаться не успела с моей ласточкой.
Стен радостно засуетился и запрыгал возле двери, когда раздался длинный настойчивый звонок. Потом ещё один. Наверное, со дня похорон никто не наведывался к Таисии, кроме соседки с третьего этажа.
Хозяйка предусмотрительно закрыла собаку в комнате и отворила дверь. Разъярённой фурией в прихожую шагнула мать Юлии Ольга и прямо с порога заорала:
– Значит, так! Ни в какой суд я на тебя подавать не буду. Но ты, гадина, за всё мне сама заплатишь! За мои увечья, за уродство моей дочери. Я сама тебя на куски порву вместе с твоей собакой! Ты знаешь, во что мне обошлось лечение? Лекарства знаешь сколько стоят? А санитарке в карман сотню сунуть, чтоб горшок вовремя подала-убрала? Операции, реабилитации! Всё заплатишь мне до копеечки!
Таисия хорошо знала, сколько стоили лекарства. Сама же их и покупала для Юленьки. Но сейчас молчала, испуганно кивая головой.
В тот же день она сняла в банке все свои накопления, всю наличность в доме собрала, даже мелочь из кошелька вытряхнула. Ничего, крупа, картошка ещё есть, до получки можно дотянуть. До работы и пешком дойти можно, если вставать пораньше. Для Юлечки ничего не жалко.

Стендаль, обычно такой живой и подвижный, второй день лежал в прихожей, вытянувшись во всю длину, тяжело дыша и направив мутный взгляд в тёмный угол. Таисия решила, что пёс проглотил какую-то дрянь у подъезда, когда она на секунду замешкалась в дверях. Ветеринар обнадёжила, что если в течение суток доставить пса в клинику и оставить дня на три, то она попробует помочь, и назвала цену этой помощи.
Накоплений у Таисии уже совсем не осталось. Да и какие накопления могут быть с зарплаты санитарки! Достала она пару колечек, гарнитур из чернёного серебра и роскошный воротник из чернобурки. Мечта у неё была пошить зимнее пальто.
Из ломбарда домой спешила довольная. Дали сумму даже больше, чем она ожидала. Да и бог с ним, с барахлом-то. Зачем это ей всё сейчас? Стендальку поднять нужно, нестарый ещё пёс, поживёт. Сейчас вызовет она такси и повезёт бедолагу в клинику.
…У подъезда, на двери которого недавно установили кодовый замок, на скамейке сидела Ольга.
– Мы с дочерью уезжаем в Москву на консультацию к профессору, – начала она сходу, – потом на юг, к морю. Вы знаете, что Юля с тех пор не разговаривает? Вашими стараниями! Всю жизнь вы нашу покалечили. Мне деньги нужны! Срочно! Профессор нас ждать не будет.
Таисия неуверенно достала из сумочки пачку, бережно завёрнутую в полиэтиленовый пакет.
Глядя в спину уходящей женщины, она бессильно опустилась на скамейку. Сидела, раскачиваясь, как тогда, в тёмной кладовке на топчанчике, и беззвучно рыдала. Стен промучился ещё два дня.
– Попрощаться я зашла, Любаша, уезжаю, – сказала она соседке.
– А чего так? Куда ж это? Странная ты стала в последнее время, Тася.
– На пенсию выхожу. По вредности. В деревню хочу уехать, в Косотуриху, где дом у нас раньше был. Места там красивые. Тягостно мне здесь.
– И чего ж? За квартирой твоей приглядеть, что ли? – соседка хлопотливо перемывала тарелки и аккуратно расставляла в сушилку.
– Я насовсем уезжаю. Квартиру продала. Скоро у тебя новые соседи будут. Хорошие люди. Детки у них такие замечательные.
– Что-то я не пойму, – всплеснула руками Люба. – Ты никак домик себе присмотрела в деревне? Так мы к тебе в гости с внуками приезжать будем летом!
– Какой домик! Там рядом кооператив дачный есть. Мне медсестра наша, у которой дача там, подсказала, что им на зиму сторож требуется. Местный-то по пьяни в бане угорел. В кооперативе сторожка есть с печкой. Убраться в ней хорошенько – и жить можно. И денег платить не надо. Даже мне ещё приплачивать будут.
– Да куда ж ты деньжищи-то такие, что за квартиру выручила, девать будешь?
– А деньги Юленьке нужны. За границу она с мамой уезжает. На пластическую операцию. Красавицей её сделают пуще прежнего. Отдам ей всё, что у меня осталось. А больше с меня и взять-то нечего.

За окошком маленькой сторожки дачного кооператива стояла весенняя оттепель. Рыжее солнце жарило ошалело, отчего тощие сосульки рыдали, отчаянно стараясь удержаться за край крыши. Самые слабые звонко кончали самоубийством.
В дверь осторожно постучали. «Вот и дачники первые пожаловали, – обрадовалась Таисия. – Веселее будет. За лопатами поди пришли, чтоб к дому дорожку прокопать». А вслух отозвалась:
– Открыто!
В дверном проёме стояла Ольга. Поднявшаяся было с колченогой табуретки хозяйка сторожки устало рухнула обратно.
– Нет у меня ничего больше, милая. Хоть режь! Не мучай меня, ведь и так жизнь не в радость. Виновата я перед вами, знаю. И прощения не прошу, потому как нет мне прощения. Руки бы на себя наложила, да вам-то от этого какой прок?
Ольга чуть повернулась и пропустила вперёд Юленьку. Девчушка радостно зазвенела:
– Баба Тася!
– Ангел мой, чудо светлое, ненаглядное, – забормотала, захлёбываясь слезами, пожилая женщина, глядя на маленькую худенькую девочку со светлыми кудряшками.
– Всё у нас уже хорошо, Таисия Матвеевна. Юлька осенью в школу пойдёт, в первый класс. Она, как говорить начала, всё про бабу Тасю вспоминала, все уши прожужжала. Я не сразу и поняла, что это вы. Еле разыскали. Ваша бывшая соседка подсказала. Мы приехали не денег у вас просить. У нас просьба посерьёзнее. Мы ведь тоже одни совсем. Я работаю, а Юльку и из школы забрать, и обедом накормить надо. Так что нам очень срочно нужна бабушка. Комната у вас отдельная будет. Поедете с нами?

Наталья АНИСИМОВА.

crjh,zofz2401 пишет: Посмотрела сегодня фильм " Стрекоза". Понравился. Еще понравились фильмы: " Кроличья нора", "Наш Очаг".

пишите ,девочки,очень понравились рассказы,вот и мне надо поискать внученку такую,а то скоро выть начну как одинокии волк-сил больше нет,,,и

– Сосед, а сосед!
Отец Филипп от неожиданности вздрогнул. Он стоял у входа в подъезд своего дома и наслаждался запахом черёмухи. Всю жизнь его волновали весенние сменяющие друг друга запахи. В это время года природа распускается цветами, внешне скромными и незатейливыми, но с ароматами чарующими и необычайно насыщенными. К вечеру, наполняя воздух, они так дурманят головы, что многие спешат закрыть форточки, чтобы не отравиться. В отличие от этих многих отец Филипп вечерами открывает окно своей комнаты нараспашку и читает вечерние молитвы. Ещё он любит подойти к дереву, пригнуть к себе веточку с пахучим соцветием и, точно пчела нектар, впитывать в себя его запах. И тогда, всецело отдаваясь этому занятию, ничего не замечает вокруг.

За этим делом его и застал жилец из соседнего подъезда.
– Сосед, не выручишь? Понимаешь, тёща у меня лежачая. С полгода уже лежит, под себя ходит. Сил нет терпеть. Может, поможешь?

Батюшка помнил старушку, которую неоднократно встречал сидящей на скамеечке у входа в подъезд. Всякий раз при встрече бабушка демонстративно отворачивалась от священника и никогда не отвечала на его приветствие.
– Чем же я помогу тебе, брат? Я и дома-то почти не бываю. Ты же знаешь, мой храм аж в Угрюмихе. Хотя, конечно, если нужны лекарства, попробуем достать.
– Нет, лекарства как раз не нужны. Мне подсказали, что именно ты можешь помочь. Понимаешь, воняет слишком сильно. Не дом, а свинарник какой-то. Помолись, чтобы она умерла. Ты же это умеешь, вас этому учат.

Отец Филипп слушал соседа и никак не мог сообразить, куда тот клонит.
– Ты не думай, – заговорщицки подмигнул сосед, – я тебе заплачу.

«Погоди, это он что же, – догадался батюшка, – в качестве киллера меня нанимает?» Ему всегда становилось не по себе, если люди, обращающиеся к нему как бы за помощью, видели в священнике того, кто поможет оборвать жизнь близкого им человека. «Мы молимся об исцелении больного и о прощении его грехов», – всякий раз кипятился отец Филипп.

«Интересно, кто у нас здесь распространяет подобные слухи?» И он немедленно вспомнил бабу Машу.

Та переехала к ним из Узбекистана, где прожила много-много лет. С детства привыкшая трудиться на хлопковых полях, баба Маша и в храме постоянно что-то тёрла, скребла, подтирала. Явочным порядком, захватив шефство над центральным подсвечником, она ревниво отгоняла всякого покусившегося на её гегемонию. Во время литургии, когда батюшка после чтения Евангелия выходил на амвон, а весь храм замирал в молчании, прислушиваясь к словам проповеди, начинался бенефис бабы Маши. Склонившись к полу в привычной позе сборщика хлопковых коробочек, ловко маневрируя между слушателями, она протискивалась в промежуток между народом и проповедником и тёрла, тёрла, тёрла.

Что только не предпринимала староста Нина, пытаясь усмирить бабу Машу, но, увы, та оставалась непреклонна. Наконец не выдержал сам отец Филипп:
– Баб Маш, я тебя прошу, во время проповеди не становись к священнику, то есть ко мне, задом, и пожалуйста, остановись хотя бы на эти пятнадцать минут. Прервись, не работай, просто постой и помолись.

В ответ старушка смерила батюшку взглядом.
– Не работай? Ты хоть знаешь, с кем разговариваешь? Небось, думаешь, что я просто так, а я знатная стахановка! У меня от самого товарища Рашидова полный чемодан почётных грамот.

Неудивительно, что яркая личность бабы Маши воспринималась храмовыми «захожанами» авторитетной не только в мытье полов, но и в вопросах сугубо богословских. И когда в расписании служб на неделю появилось загадочное слово «соборование», то именно к бабе Маше народ повалил за разъяснениями.

Надо отдать должное её скромности, другая бы на её месте пускалась в долгие и витиеватые рассуждения, но знатная стахановка многословием не отличалась.
– Хочешь знать, что такое соборование? Как бы это тебе сказать…

Выставив вперёд натруженный старческий кулачок, она, подобно зрителям древнего Колизея, оттопыривала большой палец и произносила с вдохновением патриция:
– Короче, после соборования ты или туда, – она показывала пальцем вверх. – Или туда, – поворачивала палец вниз. – Понятно?
– Понятно, – с благоговейным ужасом отвечали граждане. – А просто живым после этого можно будет остаться?

Но бабушка неумолимо крутила пальцем: без комментариев.

Спустя несколько лет, уже после того как баба Маша переселилась в лучший из миров, отец Филипп, вспомнив её забавное толкование сути таинства соборования, рассказал о нём в компании других священников.
– Вот такими ответами будут довольствоваться граждане, если мы не заменим наших «бабмаш» на подготовленных грамотных катехизаторов.

После разговора к отцу Филиппу подошёл пожилой уважаемый всеми отец архимандрит:
– Знаешь, отец, я всё время размышляю над ответом этой твоей бабы Маши. А ведь по сути-то она права, действительно всё, что мы делаем, направлено на то, чтобы душа устремлялась к Небу и не доставалась аду.
– Да, батюшка, вы человек духовный, вам это открылось, но все остальные почему-то понимали её совсем по-другому.

Как-то отца иеромонаха пригласили соборовать и причастить одну их бывшую прихожанку. Всю жизнь она верила Богу, молилась, растила детей, потом помогала с внуками. Под старость ослепла, слегла и почти уже не вставала.
– Отец Филипп, – просили бабушкины дети, – пришёл бы ты к нам, над мамой помолился. Очень уж ей хочется причаститься.

Конечно, батюшка пришёл, молился, вспоминая, как та в своё время учила его петь на клиросе. Потом, провожая священника, дочка выпалила, не утерпев:
– Спасибо, батюшка, ты так хорошо молился, мне очень понравилось. Ну, теперь мамка обязательно помрёт!

«Ого, – содрогнулся отец Филипп, – синдром бабы Маши в действии».

Правда, бабушка после соборования жила ещё достаточно долго, а батюшка всё это время ловил на себе укоризненные взгляды её родных и близких.

Ему, понимающему причину их раздражения, так и хотелось заявить в своё оправдание: нет, а что вы от меня хотите? Не стану я молится, чтобы человек умер!

Хотя нет, было однажды. Совсем незнакомые люди пригласили соборовать умирающую женщину. Посмотрел на неё батюшка и ужаснулся. От человека остались кожа да кости. А ведь ей ещё и пятидесяти не было. Работала на очистных сооружениях. Однажды шла по бетонному ограждению одного из полей первичной обработки отходов человеческой жизнедеятельности. Это там, где они обильно посыпаются химическими реагентами. Поскользнулась и упала прямо в фекалии. Вытащили её, обмыли, но что-то в организме нарушилось. Равновесие, может, какое сместилось? И стал человек болеть. Как ни старались врачи помочь, ничего не получилось. Пока несчастную возили по клиникам, она таяла словно свечка. С потерей веса начались сильные боли. Человек не спал ни днём, ни ночью, изредка на короткое время впадая в забытье.

…На разложенном диване лежали двое. С краю несчастная женщина, а рядом с ней, только у стенки, её муж. Все дни болезни он не отходил от любимой, продолжая спать рядом. Каждую ночь слышал её стоны, и они отдавались в нём почти такой же, но только фантомной болью. Все эти месяцы, не имея возможности помочь, он лежал рядом и умирал вместе с ней. Здесь же, возле постели, сидела маленькая лохматая собачонка и часто дышала, высунув наружу длинный розовый язык.
– Батюшка, ты не против, если я рядом полежу? Может, немного посплю.
– Конечно, спи, а я вас обоих пособорую.

Сперва священник кровью Христовой, благо дело было сразу после литургии, причастил женщину. А потом уже приступил к соборованию. Он сразу провалился в глубокий сон, а она сделала отцу Филиппу знак наклониться к ней. Ножки у дивана были совсем маленькие, и батюшке пришлось встать перед ней на колени.
– Это я попросила тебя прийти. Мне сказали, ты можешь помочь, – она виновато улыбнулась. – Никак не уйду, а устала очень. И не могу больше видеть его страданий.

Во время молитвы женщина продолжала лежать с открытыми глазами. А после соборования прикоснулась своей иссохшей рукой к руке священника и чуть слышно пожала.
– Спасибо, что не отказал.

Закрыла глаза и тоже заснула, чтобы больше уже никогда не проснуться.

Отец Филипп иногда встречает одинокого мужчину, гуляющего с маленькой лохматой собачкой. Всякий раз при встрече они заставляют его вспомнить тот день, когда он был у них дома, и тот единственный раз, когда вопреки всей логике таинства просил как высшую милость ниспослать человеку смерть.

…Что же мне с тобою делать, сосед? Согласиться – дать повод слухам. Отказаться – лишить старого больного человека единственной возможности по-христиански подготовиться к переходу в вечность.
– Хорошо, – предложил батюшка, – я позвоню тебе, и мы обо всём договоримся.

В самом начале своего священства отцу Филиппу пришлось соборовать женщину, попавшую в большую беду. Было как раз 2 января, память праведного Иоанна Кронштадского. Отслужив литургию, батюшка подошёл к канону и увидел перед распятием знакомую прихожанку. Она молилась и плакала.
– Что-то случилось?
– Сестра, батюшка. Лежит уже три недели. Радикулит со смещением позвонков. Привозили профессора из Москвы на консультацию. Предложил делать операцию, но надежды на выздоровление мало.

Отец Филипп неожиданно, может, потому что был ещё совсем неопытным священником, а может оттого, что в тот день вся церковь молилась известному целителю, предложил:
– Знаешь что, поехали прямо сейчас. Не может быть, чтобы отец Иоанн не помог.

Взяли святые дары, вино, свечи и, предварительно позвонив, поехали на квартиру к сестре.

Татьяна, так звали больную, одетая в спортивный костюм, лежала лицом вниз на разложенном диване. В комнате стоял неприятный запах давно немытого человеческого тела. Увидев вошедших в дом сестру и сопровождающего её священника, женщина заплакала.
– Мне стыдно, простите, от меня плохо пахнет. Три недели я не могу по-человечески помыться. Я вообще ничего не могу. То, что раньше было просто, сейчас даётся ужасными мучениями. Вы себе не представляете, что я испытываю, преодолевая эти несколько метров до туалета и обратно. Батюшка, помогите, на вас одна надежда.

В эту минуту отец Филипп устыдился своей самонадеянности. Прийти к страдающему человеку, внушить ему надежду, а на поверку оказаться голым королём.

Но отступать было поздно, и батюшка принялся готовиться к таинству. Для начала рассказал Татьяне о святом причастии, о соборовании и, выслушав её сбивчивую исповедь, принялся читать молитвы.

Во время соборования священник помазует болящему лицо, грудь и кисти рук. Кроме того, батюшка велел своей спутнице освящённым маслом растирать сестре больную поясницу. После очередного помазания взгляд отца Филиппа оторвался от требника, и на мгновение он увидел бутылку обыкновенного подсолнечного масла, что стояла здесь же, на столе, рядом со свечами, и из которой он наливал масло для освящения. Вон ещё даже бумажка с ценой на ней сохранилась. Увидел и вновь с тоскою подумал: «Что я здесь делаю, Господи? Профессор из Москвы отказался, а я разве что могу? Дорогой отче Иоанне, прошу тебя, помолись, помоги!»

Но взяв себя в руки, довёл чинопоследование до конца. Причастил больную женщину и попросил сестру накрыть её пледом.
– Пускай отдохнёт немного. Может, уснёт. Это обычное дело, после соборования многие засыпают.
– Надолго? – с опаской переспросила сестра.

«И тут синдром бабы Маши, – машинально отметил про себя батюшка.
– Не волнуйся, часа на три–четыре. А может, и на сутки, но не дольше.
– Спасибо, отче, будем ждать. Ты сегодня что-нибудь ел? Нет? Я тоже. Пойдём хоть чайку попьём.

Пьют они чай и видят, как на кухню вдруг заходит Татьяна. Подходит к одному из столов, легко нагибается, выдвигает ящик и достаёт из него шоколадку.
– Батюшка, я знаю, у вас есть дочка. Пожалуйста, передайте ей от меня.

Отец Филипп с сестрой молча переглянулись и вновь уставились на больную.
– Тань, как себя чувствуешь? – наконец произнесла сестра. – Ты же у нас вроде больная. Три недели уже.
– Ой! Действительно, чего это я? – Татьяна мгновенно вспомнила про свою поясницу и оперлась на столешницу. – Пойду, пожалуй, прилягу.

С тех пор прошло много лет. Занимая в городе заметную должность, Татьяна всё время на виду, работает и на здоровье не жалуется. Отца Филиппа больше не зовут, и слава Богу.

Так всё-таки что же делать с соседской бабушкой? Вот ведь дилемма. Весь вечер батюшка ломал голову и решил обратиться за советом к прихожанам.

После службы вышел на амвон и, не вдаваясь в подробности, рассказал о просьбе соседа. Люди не раздумывая единогласно рекомендовали:
– Обязательно иди, кто знает, бабулька, глядишь, и поправится. А если и помрёт, так по-христиански, пособоруется, причастится – хорошо-то как.

Отец Филипп представил, какое лицо будет у соседа, если тёща, от которой он так мечтает избавиться, неожиданно встанет с постели. Представил и улыбнулся.

…Запах в квартире у соседа действительно стоял ещё тот. Батюшка хотел было разуться, но потом передумал. Запах, что ли, так повлиял? Комната старушки располагалась по коридору дальше всех. Когда отец Филипп подошёл к кровати, та лежала с закрытыми глазами.
– Она всё время в полузабытьи, почти ничего не ест, но воду принимает. У неё и рот после инсульта открывается только с одной стороны.

Сосед пальцами похлопал ей по щекам.
– Мать, очнись! Батюшка к тебе пришёл. Сейчас соборовать будет.

Бабушка приоткрыла веки и посмотрела невидящими глазами в сторону голоса. А зять, словно в боевике, оглядевшись по сторонам, достал из кармана тысячную бумажку и протянул отцу Филиппу.
– За работу.

Батюшка денег брать не стал и, точно извиняясь, проговорил:
– Понимаешь, сосед, должен тебя предупредить. Я не могу гарантировать, что после моего ухода твоя тёща обязательно помрёт. Видишь ли, не от меня это зависит.
И он приступил к таинству. Сперва налил в рюмку подсолнечное масло и добавил в него немного вина. Освятив масло с вином семь раз, предварительно читая молитвы, помазал бабушку. Та поначалу продолжала лежать с закрытыми глазами, но после четвёртого помазания очнулась и с интересом принялась наблюдать за отцом Филиппом.

Батюшка оценил состояние болящей и, видя её в сознании, предложил:
– Матушка, я тебя сейчас причащу. Ты согласна?

Он отделил от частички запасных даров маленький кусочек и, размочив его в тёплой воде, положил старушке на язык.
– Запивай водой. Хорошо, ещё запивай. Проглотила?

Старый человек трясёт головой. Подтверждая: да, мол, проглотила.

Священник закончил соборование, благословил старушку и засобирался уходить. Как только отец Филипп повернулся спиной к кровати и направился в прихожую, соседская тёща негромко, но отчётливо произнесла:
– Мне хорошо, – через секунду проговорила твёрже и громче: – Господи, как же мне хорошо!

А потом её точно прорвало. Под ликующие крики умирающей батюшка, едва сдерживая себя, чтобы не побежать, поспешил к входной двери. И очень в этот момент себя хвалил, что так предусмотрительно не стал разуваться.

Недели через две, заскочив домой из Угрюмихи, отец Филипп встретил у дома соседа.
– Как наша умирающая? Наверное, уже отпели? – поинтересовался священник.
– Отпели? Умирающая? Чтобы все так умирали, – угрюмо ответил зять. – Если хочешь знать, она встаёт и ходит по квартире.

Сосед выдержал паузу.
– И вот как вам, попам, после этого верить?

Его явно подмывало добавить что-то ещё, но он передумал и только в раздражении махнул рукой.

А ещё через две недели бабушка впервые после долгого перерыва вышла на улицу подышать свежим воздухом. Теперь в редкие встречи с отцом Филиппом старушка улыбается и приветливо машет ему рукой, в отличие от зятя, который с батюшкой с этой поры больше не здоровается.