ТЕМА: Как вы пришли к вере,какая религия? Подтверждения?

Ольга М пишет:
Оля, спасибо за твои посты. Читаю очень внимательно.
Объясни, плиз., - "И в Исламе и в христианстве наши близкие " даны нам в испытание" - после перехода, эти "живые испытания" куда деваются?

Когда я слышала заповедь Бога "полюби ближнего, как самого себя", что-то внутри меня сопротивлялось этой установке, я не могла понять, что именно меня смущает и "на какой козе" подъехать к правильной интерпретации.
А недавно прочла вот такое пояснение, и в моей голове выстроилось правильное (на мой взгляд) понимание этой заповеди. Может, и кому-то из вас станет понятнее её смысл.

Разве не заповедано Христом, что надо возлюбить ближнего как самого себя? А на самом деле получается, что любить надо далеко не каждого?

Христос, сказавший о том, что надо возлюбить ближнего, вовсе не имел ввиду, что любить ты должен каждого, кто встретится у тебя на пути. Возлюбить ближнего - это не значит дать каждому встречному место в своей душе, отдать ему свою жизнь, свои силы, пожертвовать ему всем. Возлюбить ближнего - это значит отнестись к нему с мудрым спокойствием и позволить ему быть тем, кто он есть, и дать ему право идти своей дорогой, не навязывая ему свои идеалы, свои пути и своё общество. Возлюбить ближнего, значит отпустить его от себя, не привязывать его цепями ненависти, злости, обид и прочих негативных проявлений небезразличия. Возлюбить ближнего, как самого себя - это значит признать, что и ближний и дальний, и ты сам - все равны в этом мире, все равны перед Богом, никто ни над кем не главенствует и никто никому ничего не должен. Вот истинный смысл призыва возлюбить ближнего. Он прежде всего в том, чтобы не терзать себя и других своею НЕЛЮБОВЬЮ.

Оленька, спасибо тебе за информацию, очень интересно.

Олечка,пиши обязательно! Очень интересно и нравится мне.Вечером надеюсь увидеть твои посты.Пока- пока.

Там, за дурманами.

Беру трубку, оттуда восторженно пьяный голос:
– Батя, узнаешь? Это я!

Как не узнать! Сколько я уже с тобой мучаюсь.
– Костя, ты куда пропал, почему не вижу тебя в храме? Мы с тобой и за рулём по дороге несколько раз пересекались. Рукой тебе машу, а ты отворачиваешься. Не замечаешь, что ли?
– Да всё я замечаю, батюшка. Стыдно мне, вот и отворачиваюсь. Сейчас напился и решился, наконец, позвонить.

Константин – целая эпоха в моей жизни. В первый раз, двенадцать лет назад, я увидел его в больничной палате. Врачи только-только вывели парня из передоза, и он, чёрный, с трясущимися руками и опухшими веками, упорно повторял мне, что «завязать с герычем» ему ничего не стоит. Вот с этой самой минуты он торжественно даёт мне обещание, что всё, больше никогда.

Ростом метр девяносто, службу прошёл в морской пехоте. Он даже собственную систему единоборств разработал, натаскивая сотрудников для охранных контор. Вон ручищи какие, пальцами гвозди гнёт. Казалось бы… А героин сильнее.

Самый конец девяностых, предчувствие нового тысячелетия. Человечество собирается праздновать миллениум, а у нас повальная героиновая эпидемия. Да что мне вам рассказывать, кто не видел эти кучи шприцев под балконами? Стоит только солнышку пригреть, снег сходит, и вот они, точно окурки под окном заядлого курильщика.

Незнакомая женщина подходит и просит:
– Батюшка, мне бы квартирку освятить.

Потом встречает у подъезда и показывает просторную четырёхкомнатную квартиру.
– Здесь мы с мужем и живём, был ещё у нас сыночек Юрочка, да умер недавно. Он у меня такой замечательный, – словно хвалясь заморским товаром, продолжает женщина, – не курил, не пил, хорошо учился. Вот, пожалуйста, смотрите, это его портрет. Мы с отцом его очень любим, очень. А это пианино, Юрочка с отличием окончил музыкальную школу. И, между прочим, – она подняла палец вверх, – ему пророчили большое будущее. На этом диванчике наш мальчик и умер. Вы, батюшка, станете водичкой брызгать, сюда, пожалуйста, полейте как следует.
– От чего он умер?
– Как от чего? Вы что, с луны свалились? Наркотики, батюшка, героин. Это так страшно. Вы себе представить не можете, как это страшно. За каких-то пару лет наш Юрочка из доброго, послушного мальчика превратился в дикое животное. Под конец жизни он делал себе уже три укола. Три грамма в день. Юра тащил из дому всё, что только можно продать. Мы от него прятали всё, что представляло хоть какую-то ценность. А он всё равно находил и уносил. Невозможно было зайти к нам в гости и вещи без присмотра оставить. Мальчик вроде как лежит и дремлет, но стоило только кому-нибудь из моих подруг неосторожно повесить сумочку в прихожей – и всё, нет кошелька. Как я его только не ругала, так прямо ему и кричала: «Ты крыса! Подлая, гнусная крыса! Чтобы тебе эти деньги поперёк вен стали!»

Куда мы только ни обращались, всё бесполезно. Врачи разводили руками: «Ждите конца», – и мы ждали. Последние дни я совсем не выпускала его из дому, он бился в ломке и умолял дать ему дозу.
– Мамочка, родненькая, я обязательно брошу, только дай мне дозу, одну единственную, последнюю! Прошу тебя!

Я посмотрела сыну в лицо и не увидела его глаз, вернее, глаза-то на месте, но за ними ничего нет, пусто. Одна только шкурка и осталась от моего сыночка. И тогда я пошла и купила ему последнюю дозу и даже помогла сделать укол. Сделала и ушла из дому. Где была, куда ходила, ничего не помню. Но когда вернулась, Юрочка уже был холодный. Местечко на кладбище я купила заранее, в хорошем месте, мальчику бы понравилось.

Место на самом деле хорошее. Женщина вызвала такси, и мы проехали на кладбище, благо всё у нас рядом. Придя на могилку и присев на корточки, она принялась вырывать сорняки и, сюсюкая, приговаривать:
– А вот мамочка к Юрочке пришла. Мальчик соскучился по маме, правда? А я не одна, посмотри, кто со мной, узнаёшь? Батюшка к тебе пришёл, сейчас он помолится, и Юрочка снова будет баиньки.

Я всё тогда думал, но стеснялся спросить, где она нашла дозу. Хотя в те дни раздобыть наркотик было очень легко, героин продавался буквально на каждом углу.

Помню, в наш храм зашёл мужчина с девочкой-подростком. Подошли ко мне познакомиться. Оказалось, семья переехала в наши края из далёкого северного Норильска. А всё из-за девочки, которая только с первого взгляда смотрелась такой малышкой, на самом деле ей уже было девятнадцать. Она пристрастилась к героину, и родители, чтобы избежать порочного влияния улицы, кардинально поменяли среду обитания и приехали к нам. Словно мы в своём Подмосковье избавлены от этой беды.
– Батюшка, я уже прошла реабилитацию в специальном центре и теперь сама хочу помогать людям. Давайте на базе вашего храма откроем группу психологической поддержки наркоманов, они действуют по принципу «двенадцати шагов».

Мы поговорили, очень уж она показалась мне слабенькой, сама от малого ветерка колеблется, а вот, поди ж ты, других спасать собирается. И пока мы с ней так общались, отец от нас не отходил ни на секунду. Потом я только увидел, что дочечка у него на привязи. Он соорудил из верёвки что-то наподобие наручников и привязал её руку к своей. Когда понял, что я увидел верёвку, виновато развёл руками:
– Мы дочу с наркотиков на алкоголь перевели, теперь она у нас постоянно просит пиво или коктейль. Пьёт и пьёт. Воли нет совсем, потому постоянно и вожу её при себе.

Вспоминается, лет пять тому назад к нам на вечернюю службу из соседнего города приехали муж и жена. Разговорились. Мужчина лет тридцати пяти, ещё в молодости попробовал, что такое героин, потом не смог остановиться и стал колоться. А уже семью имел и работал шофёром на «газельке». И так, говорит, затянуло, ничего не помогало. Тогда и стали посещать его мысли о самоубийстве.
– Веду свой грузовичок, а сам думаю: вон «КамАЗ» навстречу идёт, свернуть, что ли, на него, да в лобовую? Сил уже никаких нет. Ведь это же, батюшка, нормальный человек утром проснётся – и вот оно солнышко, небо ясное. Радостно человеку просто оттого, что он живёт и видит эту красоту. А мне, чтобы хоть что-то увидеть, доза нужна. Укололся – и начинаю ощущать, нет, не кайф, а просто нормальное человеческое состояние. Но только ненадолго, к вечеру снова дозу ищи, а это деньги, и немалые. И так изо дня в день.

Как-то узнал, что во время ломки можно с героина на водку перейти. Получилось. Только пить стал так, будто у меня бочка внутри, а наполнить её никак не могу. Пил беспробудно, а ведь у меня семья, и снова стал посматривать на встречные фуры. А что, дело секундное, раз – и нет тебя. И проблемы нет.

Этим летом прохожу мимо зала с игровыми автоматами. Мне предлагают: сыграй, попробуй, мол, на удачу. Сыграл и тут же выиграл. С тех пор я стал заядлым игроком, забыл про наркотики и про водку, в голове только игра. Спустил в эти автоматы всё, что имел. Беда. Затянуло, а выбраться нету сил. Замечаю, снова у меня в голове мысль о самоубийстве крутится. Боюсь уже этих большегрузов. Всё, нет у меня больше сил, вот супруга к вам и привела.

Велел я им с женой готовиться к исповеди и причастию. Сам он не сможет ни молиться, ни пост понести, поддержка близких нужна. Он молится, все молятся, он в храм идёт, и жена и дети – все идут.

Через неделю снова видел их в храме, и после первого же причастия человек избавился от зависимости. Правда, я их предупредил, что теперь всю оставшуюся жизнь они должны жить по-христиански. Стоит только прекратить ходить в храм, как зависимость вернётся вновь. Что стало с этим человеком, сказать не могу, во всяком случае, у нас я его больше не видел.

Возвращаясь к той девочке, что приходила в наш храм вместе с отцом. Спустя неделю вижу этого папу у нас в районе автобусной остановки. Стоит, руки опустил, сам чуть не плачет:
– Дочку оставил одну буквально на минуту – и всё, куда-то уже сбежала!

Спустя полчаса нашли мы её здесь же, у нас за спортзалом. Сидит в уголке, спиною прижавшись к стенке. Маленький такой, беспомощный воробышек в дутой зелёной куртке, зрачки под лоб закатились. Ей хватило всего нескольких минут, чтобы, сбежав от отца, найти дозу и уколоться. Тот привычно молча поднимает ребёнка на руки и несёт по направлению к такси, а я смотрю ему вслед и думаю: какие там «двенадцать шагов», деточка. Шаг влево, шаг вправо от папки для тебя означают смерть.

Больше я их не видел, может, ещё дальше куда поехали. А что, есть же, наверное, такие места, где никто не колется.

Кстати, о глазах наркоманов. Служу в будни литургию. В храме привычно пусто, так, несколько бабушек, что неизменно приходят на каждую службу. Вдруг вижу – заходят в церковь с десяток молодых парней. Встали по самому центру и никуда не проходят. Ну, встали и ладно, каждый сам выбирает себе место на службе. Перед чтением Евангелия выхожу в открытые Царские врата и благословляю молящихся. Старушки, как обычно, кланяются, а молодёжь стоит без движения. Пригляделся, а у них у всех зрачки ушли под лоб, одни только белки сверкают. Увидишь такое – и не нужно никаких фильмов ужаса, вот они, живые мертвецы.

Мы их потом и отпевали. Как в гроб ни глянешь, всё тела молодых пацанов со следами работы патологоанатома. Разрез под самый подбородок и голова, наспех зашитая суровыми нитками чёрного цвета. Как рассказывал мне один наркоман, в год из их числа умирало у нас в районе около сотни человек. И так с середины девяностых примерно по 2003 год.

Эти бедолаги не считаются самоубийцами, и мы их отпевали. Есть ещё дореволюционное определение церковного синода: считать алкоголиков и приравненных к ним наркоманов людьми больными и в отпевании не отказывать. Потому как первая рюмка для многих оказалась гибельнее, чем последняя.

Никогда не забуду: подкатывает к церкви мужчина лет сорока на дорогущей иномарке, на шее цепь в палец толщиной. Он идёт ко мне, еле передвигая ноги. Подходит и падает на колени. Снимает с цепи массивный золотой крест и просит:
– Бать, освяти мне крест.

В этой просьбе я никогда никому не отказываю. Возвращаюсь из алтаря, а человек всё ещё стоит на коленях. Отдаю ему крест, он резко, со всхлипываниями начинает целовать мне руки. Плачет:
– У меня всего полно, бабла, наркоты, а жить не хочу! Не хочу! И умирать страшно, у меня вся душа в крови, сколько на мне этих пацанов, ты бы только знал, батя! Ты бы знал!

Вот он, один из тех, кого за это время я лютой ненавистью успел возненавидеть за всех мальчишек, что сплошным потоком прошли сквозь меня в свой последний путь. Но это был несчастный, страдающий человек, и мне его точно так же стало бесконечно жалко.

Спустя несколько месяцев я его, наверное, и отпевал. Во всяком случае, мне так показалось. Проводить товарища в последний путь съехались десятки хорошо одетых мужчин на очень дорогих машинах. Они стояли, заполонив собой всё пространство храма. Сперва я пел, а потом стал говорить проповедь, и меня будто прорвало:
– Мужики! Что же вы делаете, как вам не стыдно?! Ведь из-за вас, вашей ненасытности умирает столько детей. Неужели вам не жалко этих мальчишек? У нас в городе смертность такая, словно сейчас война идёт, и похоронки приходят чуть ли не в каждый дом.

Уже не говорю, перешёл на крик. Они всё так же молча стоят. И тут замечаю, что откуда-то сзади от толпы отделяется человек и направляется в мою сторону. Подходит немного сбоку, но я отчётливо вижу его огромную крепкую фигуру. Ростом он явно выше двух метров, этакий ходячий шкаф. Думаю, ну всё, сейчас он меня ударит. А что, очень удобно. Ростом я не удался, так что товарищу и замахиваться смысла нет, опустит мне на голову свой кулак-кувалду, и поминай как звали. Главное, что разбираться с ними точно никто не станет, люди уж больно уважаемые. Но вместо ожидаемого удара вдруг слышу:
– Бать, сворачивай обедню, пацанов уже колбасит.

Колбасит? Что значит – колбасит? И только тогда решаюсь посмотреть в их лица.

Обычно у нас не принято во время службы на людей смотреть, это чтобы никого не смущать. А тут глянул и вновь ужаснулся. Передо мной стояло множество людей без глаз, одни белые яблоки. Только несколько человек нормального вида. Да и тем, чувствовалось, было глубоко безразлично, что я там пытался сказать. Люди откровенно скучали, то и дело поглядывая на часы.

С того памятного отпевания прошло недели три, и приносят мне еженедельник «Аргументы и факты» с вкладышем, распространяемым в пределах нашей области.
– Посмотри, батюшка, часом не про тебя?

Беру и читаю взволнованное письмо в газету, написанное от лица родственников того самого отпеваемого. «В такую трудную для всех нас минуту священник вместо того, чтобы поддержать нас молитвой, устроил отвратительное представление. Он кричал, обзывал родных усопшего непотребными словами и вообще вёл себя недостойно столь высокого сана. Думаем, он был просто пьян. Куда только смотрит патриархия? Требуем наказать этого горе-священника, а лучше и вовсе выгнать его из церкви».

Письмо большое, на половину листа, и всё в том же духе. В письме цитировалась прямая речь свидетелей происшествия, возмущенных недостойным поведением батюшки: «Ну никак не ожидали», – и всё повторяющееся требование: «Наказать!»

Конечно, я допускал, что эти люди, несмотря на своё молчание в храме, попытаются как-то поставить меня на место. Потому и ожидал получить от них «чёрную метку». Бывший морской пехотинец Костя, узнав о моей проповеди, почти неделю провожал меня вечерами из храма домой. Я ожидал чего угодно, но только не письма в газету.

На моё счастье, в нём были допущены три принципиальные неточности. Во-первых, полностью переврали моё имя. Затем – неправильно указали название храма. И вдобавок ко всему ещё и умудрились ошибиться в названии города. Мой ангел-хранитель сделал невозможное, ведь под письмом значилось имя человека, который никак не мог ошибиться. Может, наборщики батюшку пожалели: ну выпил, с кем не бывает. Не знаю, во всяком случае, моя проповедь осталась для меня без видимых последствий.

Уже одиннадцать лет прошло с тех пор, я служу в другом приходе, и, кроме редких Костиных звонков, ничто не напоминает мне о том страшном времени. Если, конечно, не считать ребят из Средней Азии, Вьетнама и Китая, что в последние годы прочно осели в наших местах. Но к ним у меня нет претензий, ведь должен же кто-то работать вместо тех, кого мы тогда отпели.

Отец АЛЕКСАНДР

Н

Кора пишет:
Кора, не думаю что смогу ответить конкретно и точно на этот вопрос. В Коране сказано, будешь достоин - окажешься вместе с любимыми тобой людьми. Хотя по этому поводу как то видела комичный ролик на исламском сайте - мусульманка рассуждала о том, с каким из мужей будет в раю добропорядочная мусульманская жена, если ей довелось не единожды выйти замуж в этой жизни.
Есть еще Майкл Ньютон утверждающий : " сыграли роли - получили уроки и домой, где вечная любовь"
Но это уже не мой конек, хотя нахожу эту точку зрения тоже логичной.